Лекция - концерт памяти Фридерика Шопена.

I.

(На фоне звучащей прелюдии №6)

Варшава. Краковское предместье. Костёл Святого Креста.

В одну из его колонн вмурована мраморная доска с именем и датами жизни

человека, ставшего основоположником польской музыкальной классики, и вместе с

тем одного из величайших мастеров мировой музыкальной культуры. Ниже

начертаны слова из шестой главы Евангелия от Матфея: «Где сокровище твое, там и

сердце твое.»

Эта мемориальная доска прикрывает нишу, в которой находится драгоценный

сосуд с его сердцем, ставшим национальной реликвией Польши. Имя этого

человека, по праву названного гражданином мира, Фредерик Шопен.

II.

В музыке прозвучавшей прелюдии Шопена слышатся скорбные интонации,

вызванные переживаниями и размышлениями композитора о новых испытаниях,

выпавших на долю его многострадального народа. Цикл из 24 прелюдий, ставший

уникальным в мировой музыкальной культуре, явился непосредственным откликом

Шопена на трагические события, связанные с польским восстанием 1830 года и его

поражением.

Буквально за три недели до начала восстания ничего не ведающий Шопен по

настоянию родных и друзей отправился в заграничную поездку с целью

усовершенствования своего искусства и завоевания мирового признания. Люди,

называвшие Шопена «польским Моцартом» и «Паганини фортепиано», прочили ему

в учителя европейских знаменитостей, не понимая в полной мере, что эти самые

знаменитости были пигмеями по сравнению с юношей, открывавшим новую эпоху в

музыкальном творчестве и исполнительском искусстве.

Известие о восстании застало Шопена в Вене, и он решает вернуться в

Польшу. Но его родители, зная мятежный дух сына, опасались, что, вернувшись на

родину, Фридерик непременно примкнёт к повстанцам, среди которых было много

его друзей. Шопен с тяжёлым сердцем выполняет просьбу горячо любимых им

родителей и остаётся в Вене.

В эти месяцы мысли Шопена были больше всего заняты событиями, которые

уносили жизни многих тысяч его соотечественников. Будучи уже в Париже, он

узнал о поражении восстания, о расправе с польскими патриотами, что делало

невозможным его возвращение в Варшаву.

1

Шопен начал понимать, что в день отъезда за границу он услышит звук

колоколов Варшавы в

последний раз.

Именно

поэтому

скорбные

чувства

преобладают в цикле шопеновских прелюдий.

И всё же круг эмоций, запечатлённых в них, необычайно широк. Он вобрал в

себя и светлые образы, связанные с воспоминаниями о родине. Именно ей посвящал

он «души прекрасные порывы».

( Звучит Прелюдия №7 Ля мажор.)

III.

Несмотря на то, что прелюдии писались и до Шопена, никто до него не

трактовал этот жанр, как он. Как известно, прелюдия служила вступлением к

следующей за ней пьесе. «Польский Моцарт», по существу, заново создал жанр

инструментальной прелюдии, дав в каждой из них совершенно законченный образ.

То же произошло и с жанром этюда в творчестве Шопена. Этюдами, или иначе

экзерсисами, т.е. упражнениями, в то время назывались пьесы, в которых ставились

обычно задачи развития техники игры или пения. Лишь немногие авторы достигали

выразительности музыкального содержания. Шопен решительно реформировал

жанр этюда и подчёркивал в письмах к друзьям, что сочиняет этюды «своим

собственным способом». Благодаря этому «способу» его этюды разрослись до

масштабов вдохновенных романтических поэм, в каждой из которых дан

законченный образ высокой художественной зрелости, навеянный светлыми

воспоминаниями, как то мы слышим в этюде №5, или, напротив, мыслями о

трагических судьбах родины, как, например, в знаменитом этюде №12, получившем

название «революционный». В этом этюде воплотился дух ноябрьского восстания,

обусловивший всё: и гневные возгласы, и скорбные, реквиемные звучания, и

яростные пассажи, завершающиеся громовыми ударами аккордов. Так силой

творческого гения в сочетании с глубоким и могучим интеллектом упражнение для

развития техники игры превратилось в высокохудожественное произведение.

( Звучат Этюд №5, Этюд №12.)

IV.

Первую

тетрадь

этюдов

Шопен

посвятил

своему

другу

венгерскому

композитору Ференцу Листу, вторую – графине Марии д

,

Агу, которая на

протяжении многих лет была подругой жизни Листа.

Трудно представить себе художников более разных по складу, чем Шопен и

Лист. В первые годы пребывания Шопена в Париже оба музыканта часто

встречались, много играли друг другу, ещё больше удивлялись друг другу, причём

без всякого оттенка зависти. Они нередко выступали вместе в концертах, приводя

парижский музыкальный мир в состояние экстаза.

2

То была эпоха романтизма в искусстве, нёсшего в себе свободолюбивые идеи,

идеи национального освобождения, которые были так близки и понятны Шопену.

Бесспорно,

Шопен

был

композитором-романтиком.

Ему

были

свойственны

романтические

порывы,

исполненные

самого

возвышенного

чувства.

Его

одухотворённые творения, благоухающие, как самые прекрасные нежные цветы,

несут в себе революционный заряд огромной взрывчатой силы. Немецкий

композитор Роберт Шуман назвал произведения Шопена «пушками, прикрытыми

цветами».

Однако Шопену были чужды романтические преувеличения и излишества. По

этой причине он не любил творений некоторых композиторов-романтиков, в том

числе и творений Листа. Шопен исповедовал культ классической красоты. Среди

романтиков – он классик, среди классиков – романтик.

В кругах романтиков Шопен пользовался огромным авторитетом, удерживая

их от крайностей своей редкой твёрдостью убеждений и спокойствием.

Если сопоставить данные о состоянии здоровья Шопена, где говорится о его

страданиях

и

рано

появившемся

мучительном

ожидании

смерти,

с

его

произведениями, невольно преклоняешься перед его мужеством и мудростью,

которые помогли ему остаться самим собой.

Шопен мудро ограничил себя областью фортепианной музыки. Он развивал

самые разнообразные жанры, доведя до совершенства одни, переосмыслив другие и,

наконец, создав новые. Газеты, в какой бы стране он ни был, писали о нём, как об

основоположнике школы пианистической и школы композиторской, называли его

исключительным композитором, чьи произведения не могут быть сопоставимы ни с

чем, называли его исключительным пианистом, которого нельзя сравнить с кем бы

то ни было.

Новаторство

музыки

Шопена

было

прежде

всего

обусловлено

её

национальным своеобразием. Именно славянские истоки обусловили «распевность»

шопеновской музыки, в которой распевна не только мелодия, но и сопровождение, и

басы, и украшения, и пассажи. «Распевность» сочетается с танцевальностью, если

это мазурка, вальс или контрданс. В балладах, скерцо или сонатах «распевность»

сочетается с героикой и драматизмом.

Но в ноктюрнах Шопена эта «распевность» выступает на первый план. Его

ранние ноктюрны носят характер то элегии, то инструментального романса. Их

лирически-обаятельная кантилена и чарующая поэтичность принесли Шопену ещё в

юные годы славу «поэта фортепиано». Со временем в ноктюрнах появляются и

другие настроения: тревога, драматизм, напряжённые раздумья и даже героика, что

позволяет назвать ноктюрны «музыкой страстной мысли».

3

( Звучат один из ранних ноктюрнов Шопена Ноктюрн до#минор,

Ноктюрн №9 Си мажор.)

V.

К какому бы жанру не обращался Шопен, он, подобно волшебнику, превращал

его в творение изысканной прелести и величайшей одухотворённости. Даже

небольшие по масштабам произведения, которые Шопен вписывал в альбомы юных

девиц и в которых не ставил перед собой значительных художественных задач,

полны изящества поэзии. Так благодаря этой традиции появилось несколько

блестящих вальсов, «Кантабиле», «Контраданс».

Но есть в творчестве Шопена вальсы, импульсом для создания которых

послужили интимно-романтические переживания композитора, превратившие вальс

в лирическую миниатюру. И в эту, казалось бы, «салонную» сферу Шопен внёс

очарование большого искусства.

( Звучат Кантабиле, Контрданс, Вальс №10 си минор.)

VI.

О Шопене написаны и опубликованы горы книг. Однако «тайна» его

творчества, «тайна» воздействия его искусства на слушателей остаётся до конца не

разгаданной. Этот «поэт фортепиано» смог подойти к самым глубинным пластам

польского народного творчества и народного сознания.

Знакомился Шопен с народным творчеством в Желязовой воле – имении

графа и графини Скарбков, куда в качестве воспитателя их сыновей был приглашён

Никола Шопен – учитель французского и немецкого языков, и где в конце зимы

1830 года родился Фридерик Шопен.

Потом семья переехала в Варшаву, но лето Фридерик обычно проводил в

Желязовой воле или в имении отца его товарища по лицею. Там, в Старой Мазовии,

Шопен слушал песни польских крестьян, наигрыши пастухов на волынках, звучание

нехитрых

сельских

ансамблей,

до

изнеможения

аккомпанировавших

лихим

танцорам. Да и сам Шопен порой до поздней ночи плясал оберек и вальс, о чём

рассказывал в письмах друзьям. Эти письма лучше любых воспоминаний рисуют

облик доброго и вместе с тем остроумного, подчас даже озорного мальчика-

подростка, ни на минуту не напускающего на себя важности, несмотря на все

почести, которые достались ему в этом возрасте. В это время Фридерик Шопен

считался уже признанной знаменитостью, и никто не оспаривал того, что он был

лучшим пианистом Варшавы. Поражало то, с какой лёгкостью он преодолевал все

исполнительские

трудности.

Но

ещё

больше

изумляло,

восхищало

его

непревзойдённое, неслыханное дотоле туше, манера извлекать звуки неземной

красоты.

В возрасте восьми лет Шопен впервые с громадным успехом выступил в

публичном концерте с другими знаменитейшими столичными музыкантами.

4

В это же самое время «Варшавский дневник» писал о Фридерике Шопене, как

авторе нескольких танцев и вариаций. Жанры полонеза и мазурки более всего

привлекали юного композитора. В его ранних полонезах чувствуется преемственная

связь с творчеством Клеофаса Огиньского, полонезы которого пользовались

громадной популярностью. Будучи героем восстания под предводительством

генерала Костюшко, Огиньский наполнил «полонезную музыку» призывно-

фанфарными звучаниями, вызванными героическими и патриотическими чувствами.

Огиньский был первым из польских композиторов, кто сознательно вышел за рамки

полонеза как бытового или бального танца. Шопен в возрасте семи-восьми лет не

прошёл мимо опыта своего старшего современника. Он обогатил музыку своих

первых полонезов героикой и драматизмом, тем самым встав на путь превращения

танца в музыкальную пьесу. В дальнейшем принципы поэмности, проявившиеся

уже в «полонезах не для танца» Огиньского, в творчестве Шопена получили

окончательное утверждение и гениальное развитие.

( Звучит Полонез №1 до# минор.)

И всё же народно-танцевальная стихия увлекала юного Фридерика, о чём

свидетельствует его первая мазурка. На протяжении всей жизни Шопен обращался к

этому жанру. Он написал 57 мазурок, каждая из которых не является «перепевом»

какой-нибудь

своей

предшественницы.

Его

первые

мазурки

отличаются

оживлённостью движения и характера. И лишь позже, по мере развития

ностальгических настроений, Шопен начал писать мазурки-элегии, окрашенные

скорбными чувствами.

( Звучит Мазурка №6 ля минор )

VII.

После смерти Шопена и до наших дней произведения его прошли огромный

исторический путь. Каждое новое поколение по-новому «открывало» Шопена и

переживало его словно «в первый раз». Замечательный поэт, наш современник,

Юрий Энтин написал удивительные стихи к мелодии третьего этюда Шопена, а

композитор Давид Тухманов сделал переложение для детского хора. Появилась

новая песня, название которой как нельзя лучше определяет смысл великого

творчества Шопена и всей его недолгой трагической жизни. Ни один композитор

Запада не владел в то время таким богатством средств выразительности, как Шопен.

И если бы Фридерик Шопен, подводя итоги своей жизни, задал себе вопрос: «Кто

же победил тебя?» - то, подобно герою повести Хемингуэя «Старик и море», он мог

бы ответить: «Никто, - просто я слишком далеко ушёл в море.»

( Музыка Ф.Шопена, стихи Ю.Энтина. «Твори добро».)

Подготовила и провела Пилипенко А.Б.,

преподаватель класса фортепиано, зав. отделением.

5

6