Поэтика Сергея Довлатова в контексте

традиций русской литературы XIX - XX веков
Шарова Екатерина Николаевна Студент 5-го курса ФГБОУВО «Московский педагогический государственный университет» Институт филологии и иностранных языков Кафедра русской литературы г. Москва В последние четверть века одним из наиболее актуальных явлений в русской словесности становится автопортретная проза. Её установки на искренность и исповедальность, на соединение в тексте документального и лирического начал оказались востребованы в эпоху постмодерна, когда особенно остро ощущается избыточность и исчерпанность «выдуманных» сюжетов, а достичь эффекта художественной достоверности оказывается необычайно сложно. В стилистике автопортрета работают многие современные авторы (Р. Сенчин, И. Яркевич, О. Зоберн, В. Орлова, А. Снегирёв и др.), однако, как представляется, никому из них так и не удалось решить основную задачу автопортретной литературы - выразить через рассказ о самом себе проблемы целого поколения - на таком уровне, какой представлен в прозе С. Довлатова. Сергей Донатович Довлатов родился в 1941 году в Уфе, где находилась в эвакуации его семья. Служил в армии в конвойных войсках, впоследствии зарабатывал на жизнь журналистикой, работая корреспондентом газеты «Советская Эстония», экскурсоводом в Пушкинском заповеднике под Псковом. В СССР так и не опубликовал ни одного своего произведения. В 1976 году его рассказы печатают на Западе эмигрантские журналы «Континент», «Время и мы», за что Довлатов был исключен из Союза журналистов. В 1978 году эмигрировал в США, где издал на русском языке 12 книг, активно переводился на английский. К середине 80-х годов добился читательского успеха, одним из показателей которого стала его публикация в престижном литературном журнале «Нью-Йоркер» (из русских авторов такой чести были удостоены ещё только Набоков и Бродский). Признание на родине получил уже посмертно: в 90-е годы в России выходят многочисленные сборники его рассказов, трёхтомное собрание сочинений. Основной характеристикой произведений Довлатова является совершенно особый способ организации художественного текста: произведение строится не на сюжетной основе, а, говоря словами И.А. Бродского, на «авторской речи». Таким образом, сюжет, как художественное
повествование той или иной ситуации, становится всего лишь «поводом для речи». Нам кажется, что читать и анализировать произведения Довлатова следует, отталкиваясь именно от этого тезиса, так как именно он определяет все прочие частные характеристики довлатовской прозы. Эти характеристики напрямую зависят от общей тенденции доминирования стилистики повествования над сюжетом. Первое, что бросается в глаза читателю при знакомстве с текстом, - это кажущаяся автобиографичность, абсолютная достоверность излагаемых автором событий. Тем не менее, удивительная правдоподобность довлатовских текстов - на самом деле литературный приём. С помощью доверительного отношения к читателю, Довлатову удаётся заставить читателя верить автору; «Я этим спекулятивно пользуюсь, пытаясь сделать свои рассказы документально-подобными, но они по существу «фикшн», выдумки, замаскированные под документальные события»'. Довлатов, удачно скрываясь за собственным лирическим героем, так путает читателя, что разобраться, где писатель говорит о герое, а где размышляет о себе, практически невозможно 1 . «Стилизация под реальность» выполнена у Довлатова настолько тонко, что иногда только случайность может выявить этот «обман» 2 . Примером здесь может послужить хотя бы даже случай, как Довлатов сочинил анекдот про Б. Ш. Окуджаву. В определённой степени это возможно за счёт широкого применения Довлатовым элементов жанра настоящего анекдота. По поводу роли анекдота в творчестве Довлатова Е. Курганов в статье «Сергей Довлатов и линия анекдота в русской прозе» отмечал, что использование структуры анекдота и характерных для него изобразительно-выразительных средств в художественной прозе (в частности у Довлатова) свидетельствует о появлении новой жанровой традиции в литературе. Действительно, такая тенденция характерна для литературы последних десятилетий. Тем не менее, в произведениях Довлатова она прослеживается лишь частично. Если понимать жанр как совокупность специфических черт, определяющих характер произведения, то утверждать, что Довлатов писал в жанре анекдота, как нам кажется, не совсем правомерно. Тематика, система персонажей и идея, заложенная в текст, достаточно чётко указывают на жанр. Так «Иностранку» наиболее логично отнести к жанру романа, «Компромисс» - к 1  Довлатов С.Д, Собрание сочинений: В 3 т. - СПб.: Лимбус-пресс, 1995. - Т. I. - с. 254. 2  Мицуёси Нумано Мои встречи (и невстречи) с Сергеем Донатовичем // Сергей Довлатов: творчество, личность, судьба. Итоги первой международной конференции «Довлатовские чтения». - СПб.: Журнал «Звезда», 1999. - с. 227.
философской повести, а «Филиал» к мемуарам. Разумеется, эти определения показывают только доминирующие жанровые характеристики текстов. Влияние анекдота на довлатовские тексты проявилось скорее в композиционной и стилевой организации текста. Сюжеты и в самом деле очень напоминают анекдоты. Анекдот предполагает сжатое описание ситуации, колоритность фигурирующих в нём персонажей и, естественно, нечто вроде морали, выраженной в комическом эффекте. Всё это есть и у Довлатова. Складывается впечатление, что для создания единого текста под общим названием писатель группирует анекдотические микросюжеты, иллюстрирующие ту или иную идею. Сходный принцип построения имеет джазовая Композиция, где изначально задана только тема, основная идея произведения. Эта идея может задаваться в предисловии к произведению (например «Компромисс»), или же регулярно возникать между анекдотическими фрагментами («Филиал», «Наши», «Ремесло»). Такая композиция в сочетании с использованием некоторых жанровых особенностей анекдота позволяет читателю в каждом из микросюжетов увидеть иллюстрацию того или иного авторского соображения. Примером здесь может послужить диалог героя «Заповедника» и его жены Тани, цель которого - показать степень их отчуждения 3 . Характерные особенности анекдота очень удачно сочетаются с такой композиционной структурой произведения. Если цель Довлатова - продемонстрировать читателю так называемый «большой анекдот», т. е. столь часто встречающиеся в человеческой жизни абсурд, тупость, злобу, то средством её реализации становятся «малые», иногда настоящие, иногда придуманные автором анекдоты. Они смешат, развлекают читателя, что гарантирует лёгкость восприятия текста, а их правдоподобность, о которой говорилось выше, делает убедительными размышления самого Довлатова. Система действующих лиц у Довлатова очень разветвлённая. Однако, многие' персонажи запоминаются. Этому способствует опять-таки взятое из анекдота очень краткое, меткое и вместе с тем фигуральное описание. Этими же свойствами обладает и речевая характеристика героев. Но определяющим фактором здесь является особая природа довлатовского «слова». Как правило, средством реализации художественного замысла является образ. Образ представляет собой некую структуру, элементы которой зависят от целей автора. Однако, эти элементы, взятые по отдельности, вне структуры образа, теряют своё художественное значение. Поэтому авторы с помощью слов (т. е. изобразительно-выразительных средств) создают образы. Образ в 3  Ланиа Б.А. Проза русской эмиграции. - М: Новая школа, 1997. - с. 388.
данном случае выступает как «единица» авторского осмысления мира, способа передачи результата этого осмысления и, в итоге, читательского восприятия текста. У Довлатова немного не так. Его образы не выполняют функции организации текста. Они воспринимаются скорее как «встроенные» в непрерывный поток авторской речи. Именно за счёт этого Довлатову удалось соединение множества эпизодов и персонажей в рамках достаточно небольших произведений. Яркость этих эпизодов - тоже результат воздействия авторской речи. Слово у Довлатова абсолютно точно определяет то или иное явление. Например, словосочетание «загадочный религиозный деятель Лемкус» моментально рисует человека, занятого непонятно чем. А фраза «Для Бродского Евтушенко - человек другой профессии» сообщает о том, что настоящий талант невозможно симулировать. Есть у Довлатова и более развёрнутые описания, но и в них роль организации текста выполняют слова. Довлатовское умение писать не образами, а словами основывается еще и на особой наблюдательности по отношению к людям и их поведению. Чтобы описать человека тремя словами, необходимо безошибочно выявить доминирующую черту его характера. К примеру, фотограф Жбанков («Компромисс») - жуткий пьяница и отличный профессионал, Муся Татаров («Иностранка») - человек, ищущий счастье. Для большей правдоподобности Довлатов позволяет героям самим преподносить себя. Это делается с помощью их речи. Хорошим примером здесь может послужить объяснительная записка инструктора Густава Пахапиля из «Зоны»: «Вчера, сего года, я злоупотребил алкогольный напиток. После чего уронил в грязь солдатское достоинство. Впредь обещаю. Рядовой Пахапиль» 4 . В целом те же приёмы, что и для создания других персонажей, Довлатов использует и для образа рассказчика. Важно отметить то, что именно умение Довлатова иронизировать над собой и собственным лирическим героем, (который, как правило, в восприятии читателя идентифицируется с автором), даёт ему право посмеяться и над кем-то другим. Рассказчик, будучи героем почти всех произведений Довлатова, становится, благодаря своей речи, неким связующим звеном между персонажами и ситуациями. Он скромный, ироничный, наблюдательный, и, что по-моему, самое главное, он пытается быть честным с читателем. Таким 4  Ланиа Б.А. Проза русской эмиграции. - М: Новая школа, 1997. - с. 30.
образом, автор приравнивается к читателю и ведёт с ним диалог, не поучая его, а рассказывая 5 . Произведениям Довлатова свойственен отчетливый «автопсихологизм» и субъективность авторского мировидения. А. Г. Плотникова отмечает, что «в вопросе о соотношении автора и героя в прозе С. Довлатова многое может прояснить сам принцип создания автопсихологического персонажа, который наиболее сопоставим с методом Ф. М. Достоевского» 9 . В «Ремесле» Довлатов в своей обычной манере пытается иронизировать над некоторыми особенностями творчества Достоевского: «Я был одержим героическими лагерными воспоминаниями… Я рассказывал о таких ужасах, которые в своей чрезмерности были лишены правдоподобия. Я всем надоел. Мне понятно, за что высмеивал Тургенев недавнего каторжанина Достоевского». Но, тем не менее, в разных текстах Довлатов часто обращается к «Запискам из Мертвого дома» писателя. Несомненно, что и «Зона» создавалась под впечатлением этого текста. Довлатов не может удержаться от того, чтобы через пламенную речь своего героя не назвать значимый для себя ряд классиков русской литературы Чехова, Достоевского, Горького. Проза Довлатова имеет очень интересные отношения с традициями других русских классиков, особенно с творчеством А. Чехова. Сам писатель говорил о своей симпатии к прозе А. Чехова. В довлатовской художественной манере действительно многое напоминает Чехова: изначальная установка на создание самых обычных «средних» ситуаций и образов, погружённость в быт, отсутствие крупных потрясений. Как и Чехов, он обладал такой редкой в русской литературе способностью доверять жизни: «Скользя по поверхности жизни, он принимал с благодарностью любые её проявления» 6 . В стилевом отношении Довлатов также стремился к чеховской простоте, ясности и лаконичности. Недаром книги Довлатова в некоторых американских университетах используют в качестве пособий для изучающих русский язык. Однако простота довлатовских сочинений - мнимая. Автор предъявлял к себе самые высокие языковые требования: он считал, что писатель не имеет права использовать на странице своего произведения дважды одни и те же или однокоренные слова. Даже больше: в границах одного довлатовского предложения (любого!) мы не найдём двух слов, начинающихся с одной буквы. Подобные эстетические установки требовали колоссальной работы с 5  Мицуёси Нумано Мои встречи (и невстречи) с Сергеем Донатовичем // Сергей Довлатов: творчество, личность, судьба. Итоги первой международной конференции «Довлатовскиечтеиия». - СПб.: Журнал «Звезда», 1999. - с. 227. 6  Генис А. Сад камней // Иван Петрович умер. Статьи и расследования. М.: Новое литературное обозрение, 1999. с. 54-59. - с. 58.
самим языком; это, может быть, и объясняет тяготение автора к «малым» прозаическим формам. В «Записных книжках» Довлатов представил собственную классификацию литературного творчества, которую можно обозначить как парадигму «рассказчик» - «прозаик» - «писатель». «Рассказчик действует на уровне голоса и слуха. Прозаик - на уровне сердца, ума и души. Писатель - на космическом уровне. Рассказчик говорит о том, как живут люди. Прозаик - о том, как должны жить люди. Писатель - о том, ради чего живут люди». Себя Довлатов не видит в иной роли кроме рассказчика. И в этом тоже есть что-то чеховское. «Вся его проза - скрытый вызов литературным позициям и прозаика, и писателя, то есть, по сути, всей русской традиции. Довлатов её глубоко ценил, но отказывался продолжать, стремясь очистить словесность от литературы ради чистой пластики художественного слова», - говорит А. Генис 7 . Вместе с чеховским началом в прозе Довлатова присутствует и другой элемент - абсурдизм. А это уже черта литературы XX века: странных и абсурдных ситуаций хватает у Чехова (вспомним хотя бы хрестоматийный «Злоумышленник» - вполне довлатовский сюжет), но где уж дореволюци- онной России сравниться в абсурде с СССР, страной тотального обмана и лжи. Довлатов, как «рассказчик», которого прежде всего интересует, «как живут» люди, который доверяет жизни, не просто описывает этот абсурд, но и погружается в него. Вместе с ним в него погружается и его герой - двойник. Не претендуя на оценку ситуаций, С. Довлатов в своих произведениях использует разных «двойников» (Борис Алиханов, Далматов, С. Довлатов в образе героя), писатель использует свое право на беспристрастное отражение событий, которые когда-либо случались в его жизни, или придуманных им, или переосмысленных спустя годы. Такое количество рассказчиков нужно Довлатову чтобы показать духовные изменения, произошедшие с ним за годы его творчества. Критики назвали С. Довлатова родоначальником такого направления в современной отечественной литературе, как «новый автобиографизм». Используя реальные факты биографии, писатель многократно изменяет версии одних и тех же событий в своих произведениях, пытаясь создать не только жанр классической автобиографии, но и запечатлеть «биографию» целой эпохи. Тематически эти события можно разделить на три группы, которые изображают определенные пороки и недостатки человека. 7  Генис А. Сад камней // Иван Петрович умер. Статьи и расследования. М.: Новое литературное обозрение, 1999. с. 54-59. - с. 58.
Изображение человеческих пороков, нарушений этических норм: - критика жизненной пассивности («Победители»); - изображение неэтичных взаимоотношений в семье («На равных»); - осуждение пагубной привычки к пьянству («Как я бросил пить», «Сила убеждения», «Заведу себе бар...», «Экономический эффект, или рассказ о том, как Никеша Квакин пальтишко покупал», «Баллада о синем троллейбусе»); - осуждение неэтичного поведения в обществе («Вперед, к динозаврам!»); - критика взяточничества («Обыкновенное чудо»); - вымогательства денег («Бессмертный дядя Вася?»); - осуждение наглости, нахальства («Хитрый Булкин»); - изображение хвастовства («Герой»). Изображение абсурдных жизненных ситуаций: - «Когда-то мы жили в горах»; - «О Кафке»; - «У реки»; - «Счастливчик»; - «С Ивановым шутки плохи» (два варианта); - «Осторожно - Фантомас»; - «Победа над Геннадием Шатковым»; - «Все на свете неспроста»; - «Новая жизнь», «Чудесная находка»; - «Свое слово в искусстве»; - «Трое вышли из леса»; - «Зигзаг удачи». Критика деятельности работников сферы обслуживания: - комические миниатюры о неудовлетворительной работе парикмахера («Спасите наши уши!», «Ничего страшного!»); - комические миниатюры о неисправности уличных телефонов- автоматов и плохой работе сотрудников АТС («Испорченный телефон», «Иванов не виноват!», «Дозвонился»). Формы довлатовских юморесок и фельетонов разнообразны: - диалог (встречается чаще остальных) («О Кафке», «Спасите наши уши!», «Сила убеждения», «Зигзаг удачи», «Обыкновенное чудо», «Ничего страшного!», «Хитрый Булкин», «Герой»); - телефонный диалог («С Ивановым шутки плохи», «Иванов не виноват!»);
- монолог («Счастливчик», «Заведу себе бар...», «Новая жизнь», «Чудесная находка», «Свое слово в искусстве», «Трое вышли из леса»); - рассказ-быль («Как я бросил пить», «Победа над Геннадием Шатковым», «Вперед, к динозаврам!», «Экономический эффект, или рассказ о том, как Никеша Квакин пальтишко покупал»); - письмо в редакцию («Все на свете неспроста», «Зигзаг удачи»); - фантастическая история («Осторожно - Фантомас»); - баллада в стихах («Баллада о синем троллейбусе»). В большинстве случаев повествование в комических миниатюрах Довлатова ведется от первого лица. Важнейшей чертой поэтики юморесок выступает эстетический эффект непредсказуемости. Автор использует закон пуанта, который сближает юмореску с эпиграммой и анекдотом. Ориентированность на анекдот проявляется уже в одной из самых ранних юморесок - «О Кафке». Герой-повествователь, уязвленный тем, что его приятели и коллеги читали Кафку, а он не читал, слышит от соседа- дошкольника Ромы, что и он с бабушкой только что читал Кафку. Доведенный до бешенства абсурдностью ситуации герой юморески получает неожиданную развязку в виде пояснения Ромы - «РУФКИЕ НАРОДНЫЕ КАФКИ» Анекдотическая ситуация складывается и в юмореске «Герой»: - Когда я был молодым, - рассказывал он своей жене, - на меня однажды напали грабители. Их было двенадцать человек. Целая банда. Но я был силен и ловок. Через минуту шестеро лежали без сознания, троих я доставил в милицию, остальные скрылись. - Послушай, - удивилась жена, - впервые ты рассказал мне эту историю лет десять назад. Но грабителей тогда было двое. - Десять лет назад, - ответил муж, - ты была слишком юной, чтобы знать всю правду 8 . В юмореске, написанной в форме письма в редакцию от гражданки Квакиной («Все на свете неспроста»), автор высмеивает процедуру получения отдельной квартиры, которая в советское время могла растянуться более чем на четверть века: «В коммунальной квартире я много лет прожила, все отдельную просила. То не давали, не давали, и вдруг - здрасьте, пожалуйста: вот вам ключи, переезжайте. Э, думаю, неспроста все это, какой- то подвох искать надо. И так прикинула, и этак, никак до тайного смысла не доберусь. И все-таки вернула ключи. Все, говорю. Не поеду. Так и жила в коммуналке, пока дом не сломали. Ведь на свете, граждане, все неспроста». 8  Адер С. «Герой» // Советская Эстония. 1975. 9 февраля.
Довлатовские юморески и фельетоны лишены традиционных заключений с призывом к соответствующим организациям «разобраться» или «навести порядок». Дидактики нет, читатель должен сделать выводы сам. Единственное исключение - концовка фельетона «Вперед, к динозаврам!»: «Кто-то тихо произнес: "Куда смотрит милиция, общественность?" Мне бы хотелось повторить этот вопрос настойчиво и внятно» 9 . Довлатов нередко прибегает к такому приему, неоднократно применявшемуся им позднее в художественной прозе, как именование героев разных произведений одним и тем же именем собственным. Например, фамилию Квакин носит еще и герой юморески «Экономический эффект, или рассказ о том, как Никеша Квакин пальтишко покупал», который вместо пальто смог купить лишь плавки, потому что «обмывал» предстоящую покупку и у него от 200 рублей осталось 2 рубля. А персонаж Дысин фигурирует в трех миниатюрах: «Победители», «Сила убеждения» и «С Ивановым шутки плохи» (вариант 1973 года). В довлатовской публицистике обнаруживается и такой в дальнейшем излюбленный прием, как цитирование произведений русской классики и писателей советского времени. Часто цитаты используются в заголовках, опубликованных в газете материалов, и служат средством создания авторской иронии. Так, название юморески об администраторе гостиницы, занимавшемся взяточничеством, - «Обыкновенное чудо» - повторяет заглавие написанной в 1956 году пьесы Е. Шварца. В заголовке юморески «Спасите наши уши!» звучит аллюзия на песню В. Высоцкого «Спасите наши души» (1967). Выбирая заглавия своих юморесок, Довлатов обращался, кроме того, к названиям (и тем самым намекал на содержание) популярных в СССР художественных фильмов. Например, в юмореске «Осторожно - Фантомас» («Фантомас» - французская приключенческая кинокомедия, вышедшая в советский прокат летом 1966 года) рассказывается о собаке по кличке Фантомас, которую герой выгуливал без намордника. В качестве бесспорной черты индивидуального стиля, выделяющего Довлатова среди всех остальных авторов и узнаваемого в каждом тексте, можно рассматривать наличие анекдотического завершения сюжета. А со стороны синтаксиса (в современных исследованиях отмечается, что особенности индивидуального авторского стиля наиболее отчетливо проявляются в синтаксисе, в специфике объединения конструкций в сложное 9  Довлатов С. Вперед, к динозаврам!// Советская Эстония. 1973. 8 июля.
целое, и стиль рассматривается как категория структурно-синтаксическая) - диалогичность и лаконичность абзацев. Юмореска «Первый "заяц"» под псевдонимом О. Михайлов была опубликована в первом номере газеты «Советская Эстония» за 1973 год. Это новогодняя, своего рода сказочная история о том, как Костя Заикин с елкой под мышкой без четверти двенадцать втиснулся в троллейбус. Но тут «тормоза заскрипели, и дуга, сорвавшись, подобно маятнику, замаячила за окном». Домой на встречу Нового года Костя опоздал. Мало того, к нему подошел контролер: - Итак, молодой человек, где ваш билет? - Я же показывал вам карточку, - смутился Заикин. - Да, безусловно. Но карточка была за декабрь. А у нас уже, хе-хе, первое января, - старичок улыбался. - Я куплю, - и Костя стал рыться по карманам. - Купите, купите, но и штраф заплатите. - Но... - Молодой человек, вы мой первый «заяц» в наступающем году. Я ради вас ночь не спал, жену дома за праздничным столом оставил. Ваши документы? Костя рассмеялся и заплатил штраф. Старичок выписал квитанцию и заторопился домой. - Счастливого Нового года, - крикнул ему вслед Костя. - С опубликованием... в «Вечернем Таллине», - донеслось из темноты Окончание юморески неожиданно вдвойне: контролер не только ухитрился оштрафовать Заикина в первые минуты нового месяца, но и узнал в пассажире автора газетной публикации. Кстати, первое опубликование Долатова в рубрике «Пчелка» «Вечернего Таллина» под собственной фамилией произошло как раз накануне Нового, 1973-го, года - 13 декабря. Кроме указания в юмореске на факт довлатовской биографии и наличия основных примет его стиля, есть и другие доказательства авторства Довлатова. По той же самой первой фразе узнается еще один довлатовский текст - «Звонок из антимира»: «У меня зазвонил телефон. Я снял трубку». Фельетон опубликован в «Пчелке» под псевдонимом О. Корюк. Он тоже посвящен борьбе с пьянством. Автор придумывает фантастическую историю о том, как Петрову звонит Анти-Петров и уговаривает его начать пить: - Я смогу бросить пить только в том случае, если вы снова начнете. - Любопытно, при чем тут моя персона?
- Дело в том, что я - ваша прямая противоположность, ваш антипод. Когда вы пили, я тут у нас, в антимире, в ангелах ходил. Теперь же, когда вы бросили это занятие, я стал, как у вас выражаются, заливать. Против своей воли. По неумолимому закону физики. Я прошу, нет, умоляю вас: начните пить снова! - Вот те на! Все вокруг агитируют против, а вы - за... - А я с корыстной целью, - признался Анти-Петров, - мне ни в коем случае нельзя ни капли. Врачи не велят. Печень больная. Я рассердился. - А у меня, по-вашему, здоровая? - У меня жена, дети... - А меня, думаете, бог обидел? - Ну, пожалуйста, - проникновенно сказал Анти-Петров. - И не просите, - огрызнулся я. - Я честное профсоюзное слово давал не пить. Тут он, видно, занялся внушением мысли на расстоянии. Техника-то у них о-го-го - на грани фантастики. Чувствую, включил он какую-то штуковину и сигналы прямо мне в мозг посылает. И тут же видение явилось: рюмка с прозрачной жидкостью, только из холодильника, аж стекло запотело. Я отдернул руку. Что ж это, думаю, я сейчас напьюсь, а он автоматически в ангелы, в непьющие выбьется? Без геройских усилий и всяческих мучений? Несправедливо. Я вон целую неделю чуть не в рукопашную сам с собой борюсь. И все это насмарку? - Слушай, антипод, - говорю, - давай-ка сам, собственными силами справляйся с пороком. Нечего за чужой счет в святые вылезать. Силу воли призови к порядку. Желаю успеха... В своих произведениях Довлатов часто обращается к алкогольной тематике, правда, оставаясь верным себе, он сопровождает запойные сцены «цивилизованным тихим юмором». В прозе Довлатова очень много примеров такого «расслабленного отношения к человеческим порокам». Хотя юморески, посвященные борьбе с пьянством, и представляют собой своеобразный алкогольный цикл. Другая часто встречающаяся в довлатовской прозе и публицистике тема - взаимоотношения между автором и рецензентом. Сам Довлатов побывал и в той, и в другой роли. Как рецензент он не терпел неуважительного отношения к слову. Так, давая в 1973 году в журнале «Нева» отзыв на книгу В. Бакинского о гражданской войне и революции, Довлатов отмечал: «В романе, написанном выразительным языком, к сожалению, иногда появляются словесные штампы. Трудно простить опытному прозаику такие
выражения, как "манила щемящая даль", "в туманной мгле", "сердце боролось во тьме со смертельной тоской" и т. п.» 10 . Насмешка над неясно выраженной мыслью, неудачно употребленным словом постоянно сквозила и в художественных произведениях Довлатова: «Писатель Уксусов: "Над городом поблескивает шпиль Адмиралтейства. Он увенчан фигурой ангела НАТУРАЛЬНОЙ величины"; у того же автора: "Коза закричала нечеловеческим голосом..."» («Соло на ундервуде»). Нередко такая насмешка переходила в серьезные размышления о назначении художника слова: «Что же пишут твои современники? У писателя Волина ты обнаружил: «...Мне стало предельно ясно...» И на той же странице: «...С беспредельной ясностью Ким ощутил...» Слово перевернуто вверх ногами. Из него высыпалось содержимое. Вернее, содержимого не оказалось. Слова громоздились неосязаемые, как тень от пустой бутылки...» 11 . Как писатель, чьи произведения в СССР не печатались, хотя возвращались из редакций с положительными отзывами, Довлатов был обижен на рецензентов. В первой части «Ремесла» есть глава под названием «Нравится - возвращаем!». Здесь насмешка звучит уже в адрес редакционных чиновников. Таким образом, стиль Довлатова как автора комических миниатюр складывается из совокупности следующих элементов: - повествование от первого лица; - использование диалогов; - неожиданная концовка, которая нередко помогает автору в выражении неоднозначной оценки (например, в юмореске «Осторожно - Фантомас» критикуются и те, кто выгуливает собак без намордника, и те, кто требует надевать намордник на таких собак, которые умещаются «в кармашке для часов»); - аллюзии на произведения русской классической литературы; - стиховое начало; - варьирование текстов; - повторяемость одних и тех же имен собственных для именования персонажей разных произведений. 10  Довлатов С. История, люди. Виктор Бакинский. История четырех братьев. Л., «Сов. писатель», 1971 // Нева. 1973. № 2. с. 194. 11  Довлатов С. Заповедник // Нева. 1973. № 2. с. 182.
Литература. 1. Адер С. «Герой» // Советская Эстония. 1975. 9 февраля. 2. Генис А. Сад камней // Иван Петрович умер. Статьи и расследования. М.: Новое литературное обозрение, 1999. 3. Довлатов С. Вперед, к динозаврам!// Советская Эстония. 1973. 8 июля. 4. Довлатов С. Заповедник // Нева. 1973. № 2. 5. Довлатов С. История, люди. Виктор Бакинский. История четырех братьев. Л., «Сов.писатель», 1971 // Нева. 1973. № 2.. 6. Довлатов С.Д, Собрание сочинений: В 3 т. - СПб.: Лимбус-пресс, 1995. - Т. I. 7. Ланиа Б.А. Проза русской эмиграции. — М: Новая школа, 1997. 8. Мицуёси Нумано. Мои встречи (и невстречи) с Сергеем Донатовичем // Сергей Довлатов: творчество, личность, судьба. Итоги первой международной конференции «Довлатовские чтения». -СПб.: Журнал «Звезда», 1999.