МИФОПОЭТИКА И МИФОТВОРЧЕСТВО ГАРОЛЬДА ПИНТЕРА.

Аржанцева

Ксения

Владимировна,

аспирант,

Казанский

федеральный

университет:

Россия, 420008, г. Казань, ул. Кремлевская, 18

тел.: + 7 (965) 593-72-70

e-mail: arjantzevak@yandex.

ru

Аннотация. В статье рассматривается проблема мифологизации драматического текста

как мифотворческий процесс, в котором создается жесткая фабульная структура, где все

детерминировано согласно мифологической модели, разработанной Гарольдом Пинтером.

Автором

также

анализируется

феномен

мифологического

хронотопа

и

проблема

синкретичности

искусства,

когда

использование

мифологической

структуры

обусловливает обращение к долитературному театру, тем самым позволяя говорить о

вневременном характере драматических ситуаций. В статье делается вывод о том, что

Гарольд Пинтер создает современный миф человеческого бытия, обнажая при этом грехи

и пороки людей и насылая на них страх высшей кары за содеянное.

Ключевые

слова: Гарольд

Пинтер,

мифопоэтика,

мифотворчество,

мифологический

хронотоп,

аполлоническое,

дионисийское,

Франц

Кафка,

лабиринт,

вневременная

фабульная структура, мифологема

MYTHOPOETICS AND MYTH COINAGE OF HAROLD PINTER

Arjantzeva Kseniya Vladimirovna, postgraduate of Kazan Federal Volga region university,

Russia

Abstract. This article deals with the problem of mythologization of dramatic texts as myth

coinaging wherein the rigid fable structure is being created and the mythological model

elaborated by Harold Pinter determines everything. The author also analyzes the phenomenon of

mythological chronotopos and the problem of syncretic art when the use of mythological

structure specifies the reference to pre-literary theatre, thus giving rise to the discourse of

atemporal character of dramatic situations. The article concludes that Harold Pinter creates the

modern myth of human existence, whilst denuding the sins and vices of people and sending the

fear of penance for the committed.

Key

words: Harold

Pinter,

mythopoetics,

myth

coinage,

mythological

chronotopos,

the

Apollonian, the Dionysian, Franz Kafka, maze, atemporal fable structure, mythologem

Гарольд Пинтер – одна из самых ярких фигур британской драматургии прошлого

столетия. Его «комедии угроз» были вписаны не только в историю британского театра, но

и оказали влияние на развитие мирового драматического искусства. Лауреат Нобелевской

премии(2005), Европейской литературной премии (1973), Шекспировской премии, премии

Пиранделло, премии Франца Кафки и многих других престижных премий и званий. При

всей реалистичности внешней формы, герои его произведений живут в особом мире,

мифопоэтическом пространстве писателя. Неслучайным является выбор места действия:

его герои редко выходят «в свет»: «когда ты внутри, ты внутри» [3, с.13]; эта особая

защищенность местом позволяет им оставаться самими собой, это их собственный земной

ад, откуда, как они понимают, им уже нет пути назад.

Особую проблему для мифолога в творчестве Пинтера составляет выделение мифа

как

организующей

составляющей

его

пьес,

так

как

нигде

миф

не

используется

им

буквально, он приобретает у него структурный и символический характер. Важнейшей

чертой, определяющей его драматургию, является замкнутость пространства, в котором

происходит

действие,

что

сближает

его

с

мифом,

где

все

происходящие

события

предопределены и жестко детерминированы. Также представляется открытым вопрос о

том, насколько сознательно обращение к мифу и создание тех мифологических аллюзий на

иудейские и античные мифы, которые можно прочесть в его пьесах и единственном

романе «Карлики», и насколько правомерно считать это авторским мифотворчеством.

Созданный им мир близок миру, в котором обитают герои Кафки, где доведенные до

абсурда

детали

вписаны

в

«нормальную»

реальность

с

ее

лабиринтами

и

бюрократическими системами.

«Когда

критик

спросил,

чего

же

боятся

эти

двое

в

комнате,

Пинтер

ответил:

«Очевидно, они боятся мира за пределами комнаты. Снаружи мир, нагоняющий страх.

Убежден, что этот мир пугает и нас с вами». [7, c.240] Возвращаясь в своих пьесах к

основным элементам драмы, Пинтер возвращается к долитературному театру, где актеры

замкнуты

между

собой

в

едином

пространстве,

что

и

позволяет

ему

создать

это

экзистенциальное ощущение угрозы, вот-вот нить оборвется, как может оборваться и чья-

то

жизнь.

В

этом

сведенном

до

минимума

пространстве

герои

способны

лишь

на

рассуждения о несбыточных надеждах и чаяниях, только здесь они в безопасности и

только эти комнаты хранят воспоминания о своих жильцах.

Комната Пинтера является драматическим воплощением мифологемы лабиринта,

который у него проходит путь трансформации: он уже не предстает перед читателем в

качестве

физической

формы,

а

выступает

в

роли

инструмента

психологизации

пространства: комната для Роз в одноименной пьесе «Комната», Стэнли Веббера в «Дне

рождения», Дэвиса и Астона в «Стороже», Эдварда в «Легкой боли», камера заключенного

в «Горском языке» или комната для допросов в «Перед дорогой», Джеймс и Стелла в

«Коллекции» или Спунера и Херста в «На безлюдье»

1

.

1

В другом варианте перевода «На ничейной земле» (‘No man’s land’)

Всех пинтеровских героев объединяет некая комната, в которых герои оказываются

замкнуты не только в пространственном отношении, но и в самих себе, в своих мыслях. И

из лабиринта своих собственных мыслей им выбраться уже точно не суждено. В своей

первой пьесе «Комната», написанной драматургом за четыре дня, Роз страшится не мужа,

который может застать Райли, она страшится напоминания о своем прошлом, о том, что

связывало ее с той жизнью, которой она жила до этого, потому ей так не хочется слышать

свое имя, как и у Голдберга в «Дне рождения», у нее в прошлой жизни было имя, которым

ее называли только самые близкие люди. Здесь, в этой комнате, нет места никакому

созиданию, она довлеет над героями и поглощает их прежние взгляды на мир, их мечты. В

обстановке комнат Пинтера мы редко находим богатое убранство (исключение составляет

квартира Марка в романе «Карлики» и дом Спунера-Херста в «На безлюдье»). Согласно

мифологическому сознанию, мифологическое пространство также является ограниченным

по своей природе и, несмотря на возможные перемещения из одного локуса в другой,

лабиринт сознания героев мифа может представлять проблемы космического масштаба.

Все пределы этого пространства выступают в качестве «мировой ограды», внешний мир,

который может принести разрушение, так как в пинтеровской поэтике то, что за дверью, -

это Минотавр, конец пути, хаос и забвение, потеря своей личностной идентичности. Весь

путь-квест во имя обретения «я» разворачивается в диалогах героев, в которых акцент

делается на ретроспективном мышлении, потому как настоящее для них не обладает

существенной ценностью, а будущее – колесо фортуны, в котором будут перемолоты кости

тех, кто в него попадает. Для Стэнли Веббера в «Дне рождения» потеря способности

говорить и его насильственное отправление в Монти означает крах не только его прошлых

иллюзий о музыкальных способностях, но и перечеркивает его интеллект как таковой. Он

из человека мыслящего превращается в мычащее животное, неразумную тварь, которой в

жестоком мироздании Пинтера нет места.

Для мифопоэтического мышления характерен особый хронотоп, который у Пинтера

представлен в виде мифологемы вечного возвращения и аллюзий на библейскую историю

о

«блудном

сыне»,

что

можно

проследить

как

на

примере

драматических,

так

и

прозаических произведений британского писателя. Так, время типично представлено в

виде нескончаемой череды воспоминаний или мнимых планов (как поход Дэвиса в Сидкап

за документами и рекомендациями, предложение о работе Стэнли Вебберу, счастливая

семейная жизнь Тэдди с Рут, литературные и художественные успехи Спунера и Херста,

спокойная жизнь после задержания Виктора («Перед дорогой») или иллюзия сына о том,

что он успеет застать отца («Голоса семьи»).

Герой Пинтера – это герой-одиночка, которому позволено иметь связи, но он

обречен ни с кем не обрести достаточно прочной связи, чтобы она не оборвалась; он

подозрителен и недоверчив, как Мик в «Стороже» или Роз в «Комнате»; он эгоистичен и

поклоняется культу эго; он маска и роль, и в любой момент может стать кем угодно, как

Спунер и Херст в «На безлюдье» или Эдвард в «Легкой боли»; он порочен (Рут в

«Возвращении

домой»)

или

желает

таковым

стать,

как

Стелла

в

«Коллекции»

или

Вирджиния в романе «Карлики». Однако «любимые» герои Пинтера – это интеллектуалы,

художники и поэты, аполлоническое начало в них развито так же, как и дионисийское. Лен

Вайнштейн в романе «Карлики» - это сниженный образ Орфея, про которого, в отличие от

его мифологического прототипа, нельзя сказать, что он талантлив, он и сам в этом

признается.

Образ

Лена

представляет

собой

сложное

переплетение

архетипического

Орфея и образа спасителя, Христа. Среди созданных драматургом христоподобных героев

можно

выделить

Виктора,

героя

пьесы

«Перед

дорогой»,

где

он

предстает

в

виде

мученика, что роднит его образ с образом заключенного в пьесе «Горский язык».

Замкнутость мифологического пространства политических пьес Гарольда Пинтера

«Перед дорогой» и «Горский язык» доведена до предела, в них задержание происходит так

же, как в «Процессе» Франца Кафки, без видимой и доказанной вины. Это метафизическая

экзистенциальная вина всего человечества, а среди «сильных» этого маленького мирка в

лице Николаса царит беззаконие и произвол, который он обретает за счет обретения власти

над заключенными. Показательно само устройство системы с множеством уровней и

большим количеством обитателей, которое скрывает снаружи ничем не примечательное

здание,

внутри которого

Николас содержит бордель, где работают в прошлом жены

заключенных,

а

теперь

женщины,

обслуживающие

похотливых

мужчин,

которые

в

избытке

обитают в системе правосудия. Да и само правосудие не более чем иллюзия,

существующее только сознании заключенных. Честность и простодушие наказуемы в этом

хаотичном нагромождении пороков, потому и гибнет Ники -- агнец на заклание.

« <…> Ненавижу отчаявшихся <...> Отчаяние, старина, тот же рак. И его надо

кастрировать. Да-да, я сам не раз убеждался, как это помогает. Оскопишь человека – и

отчаяние,

фьють,

само

улетает.

И

вот

уже

перед

тобой

совсем

другой

человек.

Счастливый! Или счастливая. А ну, поглядите-ка на меня!» - говорит Николас, духовный

кастрат, который способен утешиться лишь болью и унижениями других.

Мир таких

комнат напоминает мир антиутопий Оруэлла, где все, что против системы, должно быть

стерто. У одного из героев пьесы - Виктора была когда-то счастливая семья, которую

необходимо было стереть, чтобы уничтожить его как человека и как личность.

Важной характеристикой пинтеровских героев служит сжатость их описания: как

правило, читателю сообщается лишь возраст героев, что говорит об их вневременном,

общечеловеческом значении и превращает их в знаки. Их сюжеты будут повторяться

бесконечно, пока мир не завершит свое существование: постоянна будет происходить

подмена продавца мокрых спичек простым обывателем; хлопья и тосты на кухне Мэг и

Пити никогда не сменит другая еда, а их дом не будет в списке лучших; охота на крыс и

мифологема Дикой охоты

2

в «Карликах» . Мифологизируя своих героев, Пинтер делает

отсылки к мифам об Орфее и Эдипе (мотив ослепления и прозрения в таких пьесах, как

«Комната»

и

«День

рождения»

является

сюжетообразующим),

Аврааме

и

Ионе

(жертвоприношения и охота в «Карликах», предательство сына в пьесе «Возвращение

домой»), Христе и Елене Троянской, Мессалине и Марии Магдалене (Рут в «Возвращении

домой», Стелла в «Коллекции», Вирджиния и ее подруга Элейн в «Карликах»), исследует

комплекс

вины

и

проблему

соотношения

Эроса

и

Танатоса,

даже

Шекспира

он

мифологизирует, превращая его в космического демиурга.

Из

всего

вышесказанного

следует,

что

для

художника

миф

предлагает

тот

интеллектуальный

инструментарий,

который

способен

вместить

историческую

реальность, вписанную в символическую, вневременную структуру. Пинтер переплетает

языческий и библейский мифы, реальное и нереальное, историческое и внеисторическое,

что

позволяет

говорить

о

нем

не

просто

как

о

писателе,

использующим

миф

для

определенного образа, но как о мифотворце, создающем свой миф.

2

Дикая Охота, или Неистовое воинство (англ. Herlathing) - явление, когда призраки давно умерших скачут по

небу в поисках добычи и спускаются на землю, чтобы её забрать. Древняя вера в Дикую Охоту, призрачную

процессию наездников и собак, которые неистовали в полях, лесистых местностях, и небесах, охотясь,

убивая или пожирая каждого, кто встретится им на пути, раньше была широко распространена в Северной

и Центральной Европе. Везде, где эта вера пустила корни, она стала локальным поверием , его детали

разнятся, чтобы соответствовать местному фольклору и месту действия, так что в итоге детали Дикой

Охоты широко изменяются в зависимости от места действия.

Список использованной литературы

1.

Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. – М.: Издательская группа

«Прогресс», «Универс», 1994. с. 72-130

2.

Грейвс

Р.,

Патай

Р.

Иудейские

мифы.

Книга

Бытия/

пер.

с

англ.

Л.И.

Володарской. - Екатеринбург: У-Фактория, 2005. – 496 с. (серия ‘Bibliotheca

myfologica’)

3.

Пинтер Г. Карлики. — СПб.: Амфора, 2006. — 272 с.

4.

Пинтер Г. Коллекция: пьесы/ Гарольд Пинтер; [пер. с англ.; вступ. Ст.

Ю.Фридштейна]. – Спб.: Амфора. ТИД Амфора, 2006. – 559 с. – (серия

«Амфора 2006»)

5.

Элиаде М. Аспекты мифа. Пер. с фр. - М.: «Инвест - ППП», СТ «ППП», 1996

- 240 стр.

6.

Элиаде М. Миф о вечном возвращении.- СПб.: «Алетейя», 1998. — 258 с.

7.

Эсслин

М.

Театр

абсурда/

Перев.

вступит.ст.,

избр.

рус.

библиограф.,

коммент. и указ имен Г.В. Коваленко, ред. Е.С. Алексеева. Спб.: Балтийские

сезоны, 2010, 527 с.